— Сергей Владимирович, в венчурном бизнесе риски выше, чем в обычном инвестировании. Назовите примерное соотношение успешных и провальных проектов, которые приходилось финансировать Томскому центру венчурных инвестиций.

— Если говорить об общем опыте и статистике венчурного бизнеса, то соотношение провальных и успешных проектов зависит от того, на какой стадии развития находится тот или иной проект на момент, когда венчурный инвестор познакомился с разработкой. В случае, когда проект коммерциализован и начал реализоваться, то риск ниже. Если это лишь идея, из которой нужно сделать продукт и выйти с ним на рынок, риск существенно выше. Что касается стартапов, здесь соотношение успешных и провальных бизнес-идей следующее: из 10 проектов 4 точно окажутся провальными, в 4 проектах бизнес не принесет дохода инвестору (это lifestyle business, который организован для поддержания определенного уровня жизни: компания работает сама на себя и больше ни на кого). Оставшиеся два проекта могут оказаться очень доходными, и за их счет окупятся все инвестиции, которые вкладывались. На моем опыте абсолютно провальных проектов было немного: из 10 всего 1–2. Но есть такая досадная особенность — проекты очень медленно развиваются. В мире существует правило: бизнес-проект должен развиваться 4–5 лет. И уже через это время становятся ясны его перспективы для инвестора. В России ситуация иная. Проект может развиваться 5 лет, но при этом внятного результата, удачен ли он, может не быть. При этом, на мой взгляд, наукоемкие идеи, которые есть у российских разработчиков, по своему качеству выше, чем в среднем по всему миру.

— Каких наиболее значимых результатов вам как венчурному инвестору удалось достичь за все время работы?

— «Стаж» моего опыта в венчурным инвестировании составляет 7 лет, за это время лишь два проекта были реализованы, причем совместно с британскими партнерами. Все остальные проекты находятся либо в стадии НИОКР, либо в процессе выхода на рынок. Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы продвигаются крайне медленно. Первая причина такого положения дел, на мой взгляд, состоит в том, что команды больше ориентированы на процесс создания идей, чем на рыночный результат. Вторая проблема следующая. Недавно один из моих партнеров высказал мысль о том, что у любого инвестора в определенный момент возникает точка кипения или нетерпения. Он начинает понимать, что деньги вкладывает, а развития не происходит. В результате инвестор прекращает вложения, и хорошая разработка приостанавливается из-за своих недостатков или отсутствия финансирования. Это бич томских проектов точно, и в том числе потому, что венчурный капитал по большей части сосредоточен в центральных регионах — в Москве, Санкт-Петербурге: там и денег больше, и людей состоятельных тоже. А в регионах средств меньше, и популярны иные вложения — к примеру, в недвижимость. Данный фактор тормозит развитие. Сейчас Томский центр венчурных инвестиций старается менять стиль работы всех своих компаний, с тем, чтобы проекты развивались быстрей. Это очень важно.

— Откуда берутся идеи для бизнеса, чьи это проекты?

— Поскольку наш центр работает в основном с инноваторами, основной источник идей — сфера науки. Но здесь есть свои тонкости. Так как ученые занимаются в основном фундаментальными исследованиями, не факт, что проекты будут иметь прикладные результаты. Хотя и такое происходит. Важно вовремя обнаружить в разработках интересную коммерческую идею, «изюминку». В свое время для этого на базе вузов были созданы офисы коммерциализации разработок или центры трансфера технологий. В каждом университете такие структуры сегодня есть. Это первый и основной источник идей для венчурного инвестирования. Есть разработки, которые приходят из компаний, уже занимающихся бизнесом. Наконец, проекты предлагают изобретатели, не связанные напрямую ни с наукой, ни с бизнесом. Но 90% таких идей оказываются несостоятельными или с технической, или с коммерческой стороны. Венчурному капиталу они представляются слабыми. Молодежь активно генерирует идеи, но научных составляющих и серьезного коммерческого потенциала они не имеют, это проекты а-ля социальные сети. Впрочем, ребята, которые этим занимаются, тренируются на будущее, учатся зарабатывать деньги, и впоследствии их можно будет подключать к более серьезным проектам, где есть разработчики, но нет менеджеров для коммерциализации.

— Каков процент наукоемких проектов, которые выбирает для венчурного инвестирования ваш центр?

— У нас появляются заказы на создание бизнес-планов для чисто производственных проектов, которые нужны для того, чтобы компании могли, скажем, получить кредит в банке. Их немного. Примерно 98% проектов, взятых нами в работу, инновационные.

— В какие разработки венчурные инвесторы в принципе не станут вкладывать средства?

— Есть три основных, если можно так выразиться, препятствия для венчурных вложений. Первое — существуют жесткие правила госрегулирования этой деятельности, которые налагают определенные ограничения на выбор направленности разработок. Грубо говоря, инвестировать в проекты, связанные с нелегальным или запрещенным бизнесом, серьезный венчур не станет. Второе — мы обращаем внимание на адекватность команды, ее готовность открыто сотрудничать с инвестором, прозрачность бизнеса. Третье — необходимо четко понимать его масштабы. Венчурный капитал предпочитает работать с проектами, имеющими широкие возможности для роста. Часто встречаются проекты специфические. На их основе можно создавать бизнес, зарабатывать деньги, однако их ограниченность для рынка существенно влияет на решение венчурного капиталиста не принимать участие в таких проектах. Недавно, например, ко мне приходили соискатели с идеей производства экипировки для сноубордистов. Безусловно, для венчурного центра это не представляет практического интереса, он предпочтет работать с платформенными разработками. Узконаправленные проекты, предназначенные для одного рыночного сегмента, нам неинтересны.

— Как работает с компаниями Томский центр венчурных инвестиций? Сколько из них за всю историю существования центра закрылось, сколько успешно развивается?

— Обычно венчурные капиталисты говорят в подобных случаях примерно так: мол, мы получаем 1000 бизнес-планов, из них для подробного анализа выбираем 50. Затем из этих 50 финансируем пять. У нас другой подход. К нам в центр поступают 50–100 проектов в год, работать беремся с 20–30 проектами. Фактически от них остается половина. Первое — мы не просто просматриваем бизнес-планы, а плотно взаимодействуем с командами по формированию рыночной составляющей. Вкладываем не только средства, но и компетенции на начальной стадии развития проектов. Второе — мы стараемся вести разработки до самого их выхода на определенный уровень продаж. Не говорим, что вот центр выполнил свои обязательства, у компании появилась прибыль, дальше, пожалуйста, действуйте сами. Мы рядом в периоды кризисов, и, я считаю, в основном поэтому абсолютным банкротом за прошедшие 7 лет стал всего один из 15 проектов, которые есть сейчас у центра в портфеле компаний.

— Как вы определяете роль государства в деятельности центра венчурных инвестиций?

— Государство играет серьезную роль, потому что мы работаем с проектами на ранних стадиях, вкладываем большие ресурсы, чтобы их сформировать. В нашем регионе до определенного времени поддержка центра субъектом федерации была значительной, с 2013 года со стороны администрации Томской области ее фактически не стало. Но ситуация связана с тем, что в настоящий момент политика поддержки формируется заново. Думаю, мы продолжим сотрудничество, поскольку венчурный капитал никто не отменял. Для того чтобы инновации развивались, этот важный инструмент должен существовать.

— Сергей Владимирович, в венчурном бизнесе риски выше, чем в обычном инвестировании. Назовите примерное соотношение успешных и провальных проектов, которые приходилось финансировать Томскому центру венчурных инвестиций.

— Если говорить об общем опыте и статистике венчурного бизнеса, то соотношение провальных и успешных проектов зависит от того, на какой стадии развития находится тот или иной проект на момент, когда венчурный инвестор познакомился с разработкой. В случае, когда проект коммерциализован и начал реализоваться, то риск ниже. Если это лишь идея, из которой нужно сделать продукт и выйти с ним на рынок, риск существенно выше. Что касается стартапов, здесь соотношение успешных и провальных бизнес-идей следующее: из 10 проектов 4 точно окажутся провальными, в 4 проектах бизнес не принесет дохода инвестору (это lifestyle business, который организован для поддержания определенного уровня жизни: компания работает сама на себя и больше ни на кого). Оставшиеся два проекта могут оказаться очень доходными, и за их счет окупятся все инвестиции, которые вкладывались. На моем опыте абсолютно провальных проектов было немного: из 10 всего 1–2. Но есть такая досадная особенность — проекты очень медленно развиваются. В мире существует правило: бизнес-проект должен развиваться 4–5 лет. И уже через это время становятся ясны его перспективы для инвестора. В России ситуация иная. Проект может развиваться 5 лет, но при этом внятного результата, удачен ли он, может не быть. При этом, на мой взгляд, наукоемкие идеи, которые есть у российских разработчиков, по своему качеству выше, чем в среднем по всему миру.

— Каких наиболее значимых результатов вам как венчурному инвестору удалось достичь за все время работы?

— «Стаж» моего опыта в венчурным инвестировании составляет 7 лет, за это время лишь два проекта были реализованы, причем совместно с британскими партнерами. Все остальные проекты находятся либо в стадии НИОКР, либо в процессе выхода на рынок. Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы продвигаются крайне медленно. Первая причина такого положения дел, на мой взгляд, состоит в том, что команды больше ориентированы на процесс создания идей, чем на рыночный результат. Вторая проблема следующая. Недавно один из моих партнеров высказал мысль о том, что у любого инвестора в определенный момент возникает точка кипения или нетерпения. Он начинает понимать, что деньги вкладывает, а развития не происходит. В результате инвестор прекращает вложения, и хорошая разработка приостанавливается из-за своих недостатков или отсутствия финансирования. Это бич томских проектов точно, и в том числе потому, что венчурный капитал по большей части сосредоточен в центральных регионах — в Москве, Санкт-Петербурге: там и денег больше, и людей состоятельных тоже. А в регионах средств меньше, и популярны иные вложения — к примеру, в недвижимость. Данный фактор тормозит развитие. Сейчас Томский центр венчурных инвестиций старается менять стиль работы всех своих компаний, с тем, чтобы проекты развивались быстрей. Это очень важно.

— Откуда берутся идеи для бизнеса, чьи это проекты?

— Поскольку наш центр работает в основном с инноваторами, основной источник идей — сфера науки. Но здесь есть свои тонкости. Так как ученые занимаются в основном фундаментальными исследованиями, не факт, что проекты будут иметь прикладные результаты. Хотя и такое происходит. Важно вовремя обнаружить в разработках интересную коммерческую идею, «изюминку». В свое время для этого на базе вузов были созданы офисы коммерциализации разработок или центры трансфера технологий. В каждом университете такие структуры сегодня есть. Это первый и основной источник идей для венчурного инвестирования. Есть разработки, которые приходят из компаний, уже занимающихся бизнесом. Наконец, проекты предлагают изобретатели, не связанные напрямую ни с наукой, ни с бизнесом. Но 90% таких идей оказываются несостоятельными или с технической, или с коммерческой стороны. Венчурному капиталу они представляются слабыми. Молодежь активно генерирует идеи, но научных составляющих и серьезного коммерческого потенциала они не имеют, это проекты а-ля социальные сети. Впрочем, ребята, которые этим занимаются, тренируются на будущее, учатся зарабатывать деньги, и впоследствии их можно будет подключать к более серьезным проектам, где есть разработчики, но нет менеджеров для коммерциализации.

— Каков процент наукоемких проектов, которые выбирает для венчурного инвестирования ваш центр?

— У нас появляются заказы на создание бизнес-планов для чисто производственных проектов, которые нужны для того, чтобы компании могли, скажем, получить кредит в банке. Их немного. Примерно 98% проектов, взятых нами в работу, инновационные.

— В какие разработки венчурные инвесторы в принципе не станут вкладывать средства?

— Есть три основных, если можно так выразиться, препятствия для венчурных вложений. Первое — существуют жесткие правила госрегулирования этой деятельности, которые налагают определенные ограничения на выбор направленности разработок. Грубо говоря, инвестировать в проекты, связанные с нелегальным или запрещенным бизнесом, серьезный венчур не станет. Второе — мы обращаем внимание на адекватность команды, ее готовность открыто сотрудничать с инвестором, прозрачность бизнеса. Третье — необходимо четко понимать его масштабы. Венчурный капитал предпочитает работать с проектами, имеющими широкие возможности для роста. Часто встречаются проекты специфические. На их основе можно создавать бизнес, зарабатывать деньги, однако их ограниченность для рынка существенно влияет на решение венчурного капиталиста не принимать участие в таких проектах. Недавно, например, ко мне приходили соискатели с идеей производства экипировки для сноубордистов. Безусловно, для венчурного центра это не представляет практического интереса, он предпочтет работать с платформенными разработками. Узконаправленные проекты, предназначенные для одного рыночного сегмента, нам неинтересны.

— Как работает с компаниями Томский центр венчурных инвестиций? Сколько из них за всю историю существования центра закрылось, сколько успешно развивается?

— Обычно венчурные капиталисты говорят в подобных случаях примерно так: мол, мы получаем 1000 бизнес-планов, из них для подробного анализа выбираем 50. Затем из этих 50 финансируем пять. У нас другой подход. К нам в центр поступают 50–100 проектов в год, работать беремся с 20–30 проектами. Фактически от них остается половина. Первое — мы не просто просматриваем бизнес-планы, а плотно взаимодействуем с командами по формированию рыночной составляющей. Вкладываем не только средства, но и компетенции на начальной стадии развития проектов. Второе — мы стараемся вести разработки до самого их выхода на определенный уровень продаж. Не говорим, что вот центр выполнил свои обязательства, у компании появилась прибыль, дальше, пожалуйста, действуйте сами. Мы рядом в периоды кризисов, и, я считаю, в основном поэтому абсолютным банкротом за прошедшие 7 лет стал всего один из 15 проектов, которые есть сейчас у центра в портфеле компаний.

— Как вы определяете роль государства в деятельности центра венчурных инвестиций?

— Государство играет серьезную роль, потому что мы работаем с проектами на ранних стадиях, вкладываем большие ресурсы, чтобы их сформировать. В нашем регионе до определенного времени поддержка центра субъектом федерации была значительной, с 2013 года со стороны администрации Томской области ее фактически не стало. Но ситуация связана с тем, что в настоящий момент политика поддержки формируется заново. Думаю, мы продолжим сотрудничество, поскольку венчурный капитал никто не отменял. Для того чтобы инновации развивались, этот важный инструмент должен существовать.

Анастасия Рублева.