 |
сделать стартовой |  |
в избранное |
 |
||||||||||
|
| №23июль 2008Интервью |
| Илья Пономарев: «Утечка мозгов за рубеж колоссальна» |
| epps.ru / Архив номеров / №23 июль 2008 / Илья Пономарев: «Утечка мозгов за рубеж колоссальна» |
| Российское правительство планирует к 2020 году увеличить долю инновационного малого бизнеса до 10% от всей сети малых предприятий. Однако сегодня большинству предпринимателей подобный вид получения прибыли не интересен. Все дело в несовершенстве российского налогообложения стартап-компаний, считает Илья Пономарев, глава подкомитета Госдумы по технологическому развитию (Комитет по информационной политике, информационным технологиям и связи). — В последние годы в нашей стране все чаще говорят об инновациях. Дмитрий Медведев на V Красноярском экономическом форуме обозначил программные «четыре И». Могут ли инновации приносить прибыль? — На сегодняшний день разработка и внедрение инноваций в России не стали значимым видом получения прибыли. Этим направлением подчас занимаются люди, которые не знают, как заработать в других отраслях. Между тем наша страна обладает достаточно высоким научно-техническим и интеллектуальным потенциалом. Но реализовать его в современных условиях достаточно сложно. Вопрос даже не в преградах, которые расставило российское законодательство. Просто в современной России существует много других способов заработать деньги. Это недвижимость, промышленные активы, не говоря уже о финансовых спекуляциях или сырьевых производствах. Инновационные технологии остаются в стороне. — А есть примеры продажи за рубеж российских технологий, разработанных в отечественных наукоградах? — Таких примеров достаточно много. Могу сказать больше, утечка мозгов за рубеж просто колоссальна. Большое количество ученых, работающих на российском оборудовании, вывозит результаты своих исследований за границу. К сожалению, в России научные разработки очень сложно запатентовать. В то же время в других странах разработки российских ученых доводятся до коммерческой стадии и пускаются в производство. Это объясняется тем, что у нас отсутствуют навыки коммерции. Например, академик Жорес Алферов получил Нобелевскую премию за исследования в области полупроводников. На основе его разработок сегодня работают современные мобильные телефоны, изобретенные, правда, за рубежом. То есть технология придумана в России, а деньги получает компания «Nokia». Западные предприниматели понимают, какие технологии можно продать на рынке. Находят подобные разработки в России и переупаковывают их в коммерческий продукт. Один из примеров последнего времени — технология BLU RAY, использование голубых лазеров для DVD. В России этими исследованиями занималась группа ученых, которую впоследствии японцы пригласили к себе на работу. Фундаментальные исследования российских ученых стали приносить прибыль японской компании. Бывает и другое. Один из крупных бизнесов международной компании «Schlumberger» построен на технологии компьютерного управления добычи нефти, которая изначально была разработана в «ТомскНИПИнефти». Западная компания взяла эту технологию, но не в виде готовой компании (это стоило бы намного дороже), а купила хорошей зарплатой людей с незащищенным продуктом. К сожалению, примеров доведения до коммерческой стадии какой-то идеи в России очень мало. — А в чем причины такого положения вещей. Не до конца доработано законодательство в сфере инноваций? — В инновационной сфере проблем не так много. Дело заключается в другом. Любой предприниматель, отвечая на вопрос о помощи со стороны государства, скажет: «Оставьте меня в покое, не мешайте работать». Но, к сожалению, система работает так, что не может ему не мешать. Наше налогообложение ориентировано на крупные предприятия с высокими оборотами капитала и сравнительно низкой добавленной стоимостью. Поэтому у нас такой высокий НДС и нет никаких оборотных налогов. А теперь возьмем высокотехнологичную стартап-компанию, которая характеризуется малым оборотом и высокой долей добавленной стоимости. В итоге, когда к ней применяется та самая налоговая система, налоговая нагрузка возрастает в несколько раз. Посмотрим, как развивались крупные российские компании. Предприятия за бесценок были переданы в руки тех, кто близок к власти. Хотя если бы они развивались с нуля, положение на рынке было бы другим. Например, в области нефтедобычи первоначально надо вложиться в геологоразведку. Затем приобрести лицензию, начать дорогостоящее бурение, а следовательно — влезть в долги. Предприятие рассчитывалось бы с этими долгами и находилось бы в том положении, что и любой стартап. А у нас в 1990-е государство эти долги поделило между всеми гражданами, а все прибыли передало избранным. В этой ситуации сегодня государство должно вести себя как самостоятельный игрок на рынке, выравнивая дисбаланс между крупным и малым бизнесом. — Любая компания — это совокупность материальных и нематериальных активов. И бренд может стоить гораздо дороже оборудования. Кто на сегодняшний день объективно оценивает нематериальные активы компании? — Активы оценивают инвесторы, которые скупают акции предприятия. К изучению этого вопроса в нашей стране только начали подходить серьезно. Отдельный пример компания «ЮКОС», о которой сегодня не принято говорить. В 2001—2002 году мы наблюдали феномен стремительного роста акций компании. Котировки «ЮКОСа» пошли вверх после принятия программы повышения капитализации компании. Использование интеллектуального потенциала компании, усиленного международными технологиями, увеличивало добычу нефти. Если для всего рынка норма роста добычи составляла 2—3% в год, то «ЮКОС» начал показывать 10—15%. Между тем сама компания была куплена без учета нематериальных активов. Кстати, и «Роснефть» имеет на сегодня крупные неоцененные нематериальные активы. Инициативы по оценке нематериальных активов должны исходить от крупных публичных корпораций, которым нужно вспомнить, что у них на балансе имеется какой-нибудь НИИ, причем по стоимости своего здания. Вспомнить, что технологии, которые разрабатывались этим институтом, могут также иметь определенную стоимость. К оценке привлечь иностранных партнеров. Так можно серьезно увеличить рыночную стоимость компании. Ведь в стоимость акций заложены ожидания, связанные с будущими успехами. И соответственно, чем больше у компании научных разработок, а не железа, которое в информационную эпоху уже никому не нужно, тем выше рост капитализации. В этом заключается ответ на вопрос, почему цена акции, скажем, у «Магнитки» меньше, чем у «Евраза» или у «Северстали». На «Магнитке» хорошо занимаются производством и очень мало разговаривают с инвесторами о будущем компании. А когда инвестор смотрит на «Евраз», то понимает, что этим производством занимается Роман Аркадьевич (Абрамович — ред.), у которого далеко идущие планы и взгляд, устремленный в будущее. — Многие считают, что углеводороды — это проклятье России. Доходы от добычи нефти и газа на какое-то время отодвигают развитие других проектов. А между тем, в той же Японии много высоко оцененных нематериальных активов. Что делать в этом случае России? — Я не согласен, что углеводороды являются нашим проклятьем. Скорее, это колоссальное конкурентное преимущество, наши возможности. Я глубоко убежден, что через 20—30 лет роль углеводородов в энергетическом балансе резко снизится. Высокие цены на нефть ускорено двигают человечество к этой черте. Россия же имеет возможность стать пионером в области термоядерной энергетики. Пока весь мир про нее говорит, у нас в экспериментальном режиме работают реакторы в подмосковном Троицке. И почему бы не утвердить за собой приоритет в этой области? В свое время Курчатов в Обнинске подключил к сетям первую в мире атомную электростанцию. Сегодня энергия может пойти от первой в мире термоядерной электростанции, построенной в России. Надо столбить приоритеты и пиарить эти проекты. Показать миру, что мы не только добываем нефть, но и движемся вперед. А Япония действительно смогла себя позиционировать как интеллектуальная страна. Это правильный пиар, правильное позиционирование в международном сообществе. — А какие факторы не дают упасть ценам на нефть? Возросла ли на сегодня себестоимость добычи? — Во-первых — это слабеющий доллар. Во-вторых — влияние американской политики, которая провоцирует нестабильность в нефтяном регионе, что, конечно, выгодно спекулянтам. Я не верю в исчерпаемость запасов нефти и убежден, что с того момента, когда нефть потеряет свое значение как энергоресурс, запасов будет более чем достаточно. Конечно, дорожает извлечение и производство. Но эти цифры очень малы. В компании «ЮКОС» добились того, что lifting costs (затраты на подъем нефти из земли) составляли 2,5—3 доллара за баррель. Допустим, что это значение выросло до 5 долларов. Но ведь это не 140 долларов за баррель! Даже если мы будем уходить на арктический шельф, то получим удорожание, но не революционное. Себестоимость составит 10—15 долларов за баррель. Кроме того, нам известно, что синтетическое топливо, получаемое из газа, рентабельно при стоимости нефти 18—20 долларов за баррель. Существует технология переработки угля на жидкий углеводород, которой пользовались немцы еще во время Второй мировой войны. Поэтому дело не в себестоимости. В commodities всегда выгодно убегать, когда на рынке недостаточно стабильная ситуация.
Евгений Пантелейкин. |
|
| © 2006-2017. Все права защищены. «Единый промышленный портал Сибири» Цитирование приветствуется при условии указания ссылки на источник - www.epps.ru © Создание сайта - студия GolDesign.Ru |